Читать онлайн книгу "Колька, Сенька, Ермошка и Шестое Царство"

Колька, Сенька, Ермошка и Шестое Царство
Евгений Ярыгин


Читатель любит приключенческие книги и фантастику. Есть подозрения, что ничего кроме них он особенно и не читает. В новой книге Е. Ярыгина «Колька, Сенька, Ермошка и Шестое Царство» есть и приключения, и фантазийность. Есть бабы-яги, тролли, злой волшебник, Змей Горыныч. Есть жаркие схватки, но не только. Добряки не ищут драк, для них гораздо веселей и увлекательней сеять и убирать овес, ходить на охоту, встречаться вечерами в избе-читальне с друзьями, чтоб обсудить новости, попеть, поделиться планами. Постоять, однако, за себя и отстоять свои взгляды на мир добряки умеют. Ермошка с братом, сестрой и верными друзьями могут доказать это на деле, если надо.





Евгений Ярыгин

Колька, Сенька, Ермошка и Шестое Царство





Глава 1

Нашествие


«Не понятно, почему все так радуются весне», – размышлял про себя Колька-Ой-Боюсь-Нисколько, жуя при этом пирожок с черничным вареньем и глядя сквозь мокрое стекло на скучные ветви дуба за окном. Думать вообще-то было лень, потому что было вкусно. Сестричка, Сенька-Покушаю-Маленько, позвякивала за спиной сковородками, и такие звуки, а еще запахи, окончательно отвлекали от раздумий. К тому ж из печи вот-вот вынырнет сковорода с румяными ватрушками. Это совсем путало мысли и окончательно уводило в сторону от весеннего ненастья. Колька оторвал взгляд от окна и посмотрел на старшего брата. Ермошка-Попрыгаю-Немножко отвечал у добряков – жителей ребячьей Дубравы – за рыбалку и сейчас перебирал и внимательно просматривал, ячея за ячеёй, сети. В руках у него была костяная пластинка – игличка – с прорезью и намотанной на неё капроновой бечевой. Обнаружив прогнившие, порванные нити или выгрызенную мышами прореху, рыбак острым ножом срезал обрывки капрона возле узелков сетки и ладил новые ячейки. Сенька бы это сделала и получше, и побыстрей, но кто ж в здравом уме отвлечет маленькую стряпуху от дела, в котором ей не было равных в их поселении. Может быть даже во всём мире – в этом Колька и Ермак уверены. Колька сидел уверенный с вкусным пирожком в животике, а старший брат, тоже уверенный, старался не отвлекаться от работы, хоть рот и был полон слюны.

Наконец звонкое приглашение к столу получено. Братья, младший стремглав, а старший солидно, но поразительно сноровисто, переместились на лавки вдоль сколоченного из строганных дубовых досок стола. Любимого, отшлифованного до блеска ребячьими локтями, предмета немногочисленной мебели в их теплом домике.

Коля сделал перерыв между третьей и четвёртой ватрушками, отхлебнул изрядно из огромной глиняной кружки ароматного взвара из шиповника и озвучил то, что крутилось у него в голове:

– Почему так все радуются весне? Мокро, холодно, без сапог – никуда.

– А сам? – Сенька хоть и орудовала сосредоточенно ухватом у печи, но вопрос расслышала.

– Тоже, конечно, – невозмутимо ответил младший и глянул на Ермака.

«Река вскрылась, скоро корюшка на нерест попрёт, краб, опять же, полный мясом, а не пустой панцырь», – старший брат думал о своём. Поймав вопрос в Колькином взгляде, он задрал голову к потолку, затем взглянул снова на брата, перевел взгляд на сестру и протянул: «Ну-у», – и замолчал.

Сенька отставила в сторону ухват, Колька отложил ватрушку. На брата смотрели с серьёзным ожиданием: Ермоша не любитель рассуждать, но раз уж сказал «ну», вопрос без ответа не оставит.

– Радостно потому что. Запахи опять же. Солнышко потеплей. Фуфайку можно скинуть, валенки. На той неделе за березовым соком наладимся. Зелень вот-вот попрет, надоела белизна пустая.

– Валенки сняли, а сапоги обули. Да и снег давно уж не белый, а серый, – ввернул въедливо Колька и кинул пытливый взгляд на сестру.

Она, прислонившись к теплой печке, смотрела задумчиво в окно, ладошки за спиной. Сенька, вообще не шибко разговорчивая, по утрам только молча улыбается братьям, да белкой мечется по хозяйству, успевая переделать кучу дел. Тут ей лучше не мешать даже разговорами.

– Мечты у ребят в голове порхают, а не в животике сидят.

Услышав слова сестры, Коля немного опешил, то есть растерялся, и чуть-чуть обиделся даже. Опешил потому, что ещё было утро, а смутился потому, что он сам все прекрасно понимал про весну, но хотел разговорить обычно немногословных близких. И вот, получилось. Младший быстро взглянул на Сеньку и уловил искорку смеха у нее в глазах. Черных, как уголь антрацит, обычно таинственных и невозмутимых – в общем обычных глазах волшебницы. «Неужели шутит? – мелькнула у Кольки в голове шальная мысль, – вот что весна делает!»



Не успел Биномыч, так ещё часто кличут Колю друзья, додумать мысль и поинтересоваться у самой сестры, что она имела ввиду, как за окном пыхнуло красным и раздался гул со свистом. Младшие кинулись к двери, а старший – к висевшему на стене ружью, успев скомандовать брату с сестрой «назад!».

Всполошились ребята не зря: звуки снаружи и вспышка света за окном оповестили об одном – над селением пронеслась на реактивном помеле баба-яга.

Заряжая на бегу ружьё, Ермак выскочил на веранду. Подняв голову, всмотрелся в дымящийся след, прислушался. Гул стремительно удалялся, стал еле слышен, затем и вовсе пропал. В промозглом утреннем воздухе остался висеть сильный, неприятный запах. Знакомый, такой может быть вонь сгоревшей уборной на улице. Хоть та и стоит целёхонька вон там, сразу за поленицей дров.

Вслед за старшим выглянули за дверь и младшие. Колька смотрел серьезно и озабоченно, в угольных глазах сестренки прыгали бесенята: запахло приключениями. Кто не знает, Сенька напрочь лишена страха, а взрывная энергия, заключенная в хрупкой, как может показаться, оболочке требует выхода. Конечно, готовка пирожков, котлеток, рыбалка, починка сетей, посев-уборка урожая, сбор грибов-ягод, засолка и прочее другое требует больших затрат сил. Хорошо, а остальную энергию куда? Ладно, когда Коля с Ядвигой-Большой-Книгой устраивают состязания – всем радость и веселье, а Сеньке и разрядка к тому ж. Какая ни на есть. Настоящее дело, однако, для Есении наступает только тогда, когда подступают злодеи, зреет или уже подступила опасность. Вот когда переполняющая её добрая сила находит настоящий выход – выплёскивается на защиту друзей. Да что об этом: всем Сенькины чудинки знакомы.

А у Кольки свои дела: пока старший брат стоит на страже, надо всех добряков-соседей оповестить, собрать в избе-читальне, обмозговать все угрозы, придумать как обороняться.

Накинув фуфайку, прыгнув босыми ногами в резиновые сапоги, Биномыч, шапка в кулаке, соскользнул по перилам с веранды вниз, к подножию дуба и устремился к Ядвигиной избушке. Сенька вслед за ним к Кайдану-Держи Кардану, Матюше-Солёны Уши. Ермак, поглядывая на небо, с ружьем наперевес, – к Юре-Ура-Ура и Марку-Клюшкой-Бряк. Такая вот цепочка подъёма-сбора по тревоге в Дубраве: от соседа к соседу, пока все не двинутся к избе-читальне на сход.



Колька вскарабкался на сцену не заморачивая себя ступеньками. Краем глаза, пока карабкался, он успел выхватить Юру-бондаря и старшего брата, которые взлетели в один прыжок на те же подмостки. Коля сделал вид, что не заметил ловкости ребят, и невозмутимо проследовал к столу, за которым уже восседала Ядвига-Большая Книга. Она приветливо похлопала ладонью по скамейке рядом собой, приглашая устраиваться.

Добряки не выбирали себе начальников, но как-то само собой случилось – все привыкли, – что за Столом Раздумий (Ядвига его так обозвала) оказались: Ядвига-Большая Книга, главная в библиотеке и разделке рыбы на лососевой путине, Юра-Ура-Ура, бондарь, вожак у охотников к тому ж, Марк-Клюшкой Бряк, признанный оборонщик, разведчик и главный судья на всех состязаниях. Без Ермошки-Попрыгаю-Немножко не обходится ни одна большая рыбалка, да и охотник он знатный. Вот они и сидят за столом все вместе, перешептываются, как передряги уладить предлагают и всякое такое. Все большие, крепкие. Почему рядом с добряцкими вожаками всегда оказывался Колька-Ой-Боюсь-Нисколько, который и помладше, и помельче, надо разбираться отдельно. Конечно Колька, он же Биномыч, он же Водилкин, – признанный водитель единственного в Дубраве грузовичка, но траком рулить умеют многие, Сенька даже. Стихи, частушки сочиняет? Девчонки или Мишка-Кедрова Шишка пишут целые поэмы – вечерами добряки заслушиваются. Колькины ж стишки, хоть и смешные, но короткие и довольно едкие. Смеются не все. Конечно, вызывает уважение у друзей-односельчан Колькино умение складывать и перемножать в уме любые числа, но что тут такого – каждый добряк с изюминкой, вон Марк вообще летать умеет на своей клюшке. А между тем, если Биномыч на сходе отсутствует по какой-то причине, все начинают оглядываться, ища его взглядом, и когда появляется, молча ждут, когда проследует к Столу Раздумий.








Пролетела яга и пролетела – мало ли кто летает над Дубравой: и гуси, и кулики, и утки, и драконы. Клин журавлей недавно протянул. Вороны и филин Фарадей к вечеру подтягиваются, усаживаются на ветви дубов вокруг Избы-Читальни. Фарадей отдельно, вороны отдельно закрепляются. Пучат глаза на золотистый мягкий свет, плывущий смело из окошек в темень, слушают приглушенные звуки музыки и песен. Думают о своем, птичьем.

Вернемся, однако, к бабам-ягам. С синими, зелеными, багровыми физиолицами, с костяными, пластмассовыми или из нержавеющей стали ногами в модных сапогах, на реактивном помеле (никаких ступ), они, в отличие от тех же драконов, всегда предвещают беду. Об этом с тревогой Коля и думал, глядя, как здороваются, рассаживаются, обмениваясь тревожными взглядами, добрые друзья и соседи. Где-то рассмеялись, коротко хихикнули девчонки. И все – ни шуток больше, ни смеха. И это у добряков, у которых смех при встречах не переводится, а уныния и в помине нет. И не бывает вовсе! Правда.

Коля ловил взглядом серьезные, озабоченные лица добряков и усиленно мозговал. Прикинул, что пара ветродуев стоят, укрытые от снега-дождя под навесом, за дровами у задней стенки клуба. Запас сушеных пахучих трав и цветов – на чердаке. Для яг нет ничего страшней свежего ветра с запахом трав. Как всем известно, вонючий – сера с болотным газом – кокон, что окутывает нечисть, спасает их от ароматного лесного воздуха. Струя чистого, пахучего ветра страшней любого яда для страшилищ из преисподней! Именно в этом грозная сила придуманных Биномычем ветродуев! Что прежние битвы и подтвердили.

Каждому известно, что можно ожидать от обычной Бабы-Яги. Любой Иван-Дурачок знает: подманит, отведет глаза разговорами, а потом – цап! На лопату и – в печь. Добряки лишь недоверчиво кивают головой, читая про сказочных яг. Может когда в древности и были вот такие простоватые, хоть и коварные, ведьмы, да только ребятам встречались совсем других. Эти в разговоры с добряками вступать не любят, нападают сзади, сверху, из укрытий. Норовят урон нанести, дубы погубить, зверьё извести в округе, Дубраву сжечь. А то чужими руками да словами рассорить добряков, чтоб подозрительными и завистливыми друг к дружке обернулись. Жадинами-Говядинами стали чтоб. Вот в чем состоит дело их поганое.

Обо всём вспомнили, всё обсказали добряки. Ядвига раскраснелась лицом, возмутилась сильно оттого, что жизни не стало от поганых.

– И когда только это кончится! – с досадой хлопнула по столу крепкой ладонью Большая Книга. Поправила выскочившую гневно на лоб прядь русых волос и почему-то требовательно взглянула на Кольку.

Коля в это время обдумывал как установить один ветродуй на грузовичок и вспоминал, куда он мог заначить электромоторчик. Тогда ещё, позапрошлой зимой. Повисший в воздухе вопрос, впрочем, сумел как-то до него достучаться. Колька шевельнул ухом – не все умеют, – оторвал взгляд от столешницы и улыбнулся навстречу расстроенной добрячке.

– Ты роман «Война и Мир» осилила?

– Осилила. А как же, – вопрос Ядвигу изумил, она слегка растерялась, но быстро пришла в себя: – А это здесь при чем? Ты-то, я видела, уголок аж на пятой странице заломил. Сколько тебе говорено, чтоб книги берег! – Девочка сразу как-то про бабу-ягу забыла, но быстро опомнилась и повторила вопрос: – Причем тут книга, а?

– Мало я прочитал, а понял ещё и меньше. Не стал больше читать. Не интересно, когда непонятно.

– Нашел, чем гордиться, – фыркнула возмущенно Ядвига.

– Нечем, – согласился покладисто Колька и продолжил: – Книга толстая, томов много и, наверно, всё про войну и мир.

– Не всё, – коротко ответила добрячка и замолчала. Следом за ней стихли все. Молчали, смотрели на Кольку, ждали, чем тот закончит.

– Хочешь мира – готовься к войне, – неожиданно для всех, а главное для себя, выпалил тот, пытаясь вспомнить, откуда мысль к нему прилетела.

– Ого! – вскинула удивленно брови Ядвига, – историю Древнего Рима втихаря читаешь?

Колька наконец вспомнил, откуда у него взялись в голове слова – от Ядвиги, кого ж ещё, но признаваться в этом он не стал, так же как в том, что историю Рима он не читал. Вместо признаний Биномич деловито и одновременно сосредоточено почесал за ухом и продолжил затеянную им речь:

– Поджигать она будет. Баба-Яга эта. Значит надо готовиться тушить. Правильно?

Все ждали продолжения, и Коля не обманул ожиданий – продолжил: «По крыше клуба предлагаю провести трубу. С дырками, как решето. Подсоединить её к водопроводу. Если что, можно кран открыть и крыша будет водой поливаться, никакой пожар не страшен. Пару ветродуек поднять на дубы повыше. Над домиками, чтоб обдувать вонючек, когда снова полетят. Один ветродуй можно на кузов установить – тогда на краях Дубравы можно ведьмучку гонять. Ну, или где появится.

– Я готов каждый день обскакивать на клюшке село вдоль околицы, – включился в разговор Марк-Клюшкой-Бряк.

– Знать бы, когда злыдня прилетит и откуда, – перебил приятеля Ермошка, – а то устанешь и свалишься, если каждый день-ночь прыгать-то одному. Надо сторожей, где Коля ветродуи хочет поставить, назначить. По очереди будем выглядывать по сторонам. Вот лихо ещё с ягами этими! Как отвадить.

– Биномыч прав вместе со своими древними римлянами, – Ядвига улыбнулась в сторону своего приятеля и уверенно, погрозив кому-то кулаком, заключила: – Будут знать, что всегда здесь получат по гнилым клыкам своим – хоть днем, хоть ночью. Отвадятся, небось.

– Война и мир, – глубокомысленно заключил Колька и взглянул на потолок. Там, под потолком, на деревянной балке, как положено, возлежал Кот Котыч. Снизу были видны только рыжая голова и такого же цвета хвост. Жёлтые глаза светились – значит не спит, слушает, подумалось Кольке. А как иначе: Котыч много знает, много помнит, особенно запахов, все понимает и никогда не задается.



Война, однако, войной, да не ей одною положено жить у добряков. Вон и весенняя страда на носу – овес сеять за ребят никто не станет, – да и продукты на исходе. Как бы рыбы подловить – на уме у Ермака, как за черемшой, диким луком, в тайгу с девчонками наладиться – обсуждает Есения, как голодных медведей отвадить – чешет затылок Юра-Бондарь.

Как-то поутру, только-только рассвело, добрячки, окружив Сеньку и Ядвигу, звонко галдели у клуба да посматривали в сторону едва вставшего солнышка. Оттуда, то есть не со светила, а с восточного края селения вот-вот должны появиться Юра и Марк. Девочки, кто с рюкзаком, кто с лукошком – все готовы двинуться на поляны да болотца черемшу собирать. Вот только без охотников ходу нет: оголодавшие с зимы медведи черемшой, известное дело, лакомиться горазды не меньше, чем люди. Над витаминами и пользой никто из добряков особенно не задумывается, но пирожки с мелко нарубленными сочными стеблями, спросите у Кольки, – заветное весеннее лакомство у них. Что думают по поводу вкуса и пользы пахучих побегов медведи ребята не знают, не спрашивали: им вместе на полянах не ужиться никак. Особенно злые после зимней голодухи хозяева тайги обычно отступают неохотно. Рычат, наскакивают, клыки грозно скалят – да только крутой нрав добряцких лесовиков-охотников им хорошо известен: те и шкуру, если что, могут спустить. Оттого-то отощавшие после спячки звери обычно порычат, побесятся, да и отбудут подобру-поздорову на дальние угодья от греха подальше.








Кто не знает, как славно бежать вприпрыжку по весеннему лесу! Сенька-то знает это прекрасно, поэтому ей невмоготу послушно топать вслед за солидно вышагивающим во главе колонны Юрой-Ура-Ура. Она время от времени выскакивает вперед, несётся, подпрыгивая поочередно то на левой, то на правой ноге, размахивая при этом лукошком над головой. А как здорово бывает ещё, если бежать спиной вперёд и улыбаться идущим за тобой друзьям. Они, то есть друзья-добряки, тоже улыбаются в ответ. Пахнет березовым соком, весеннее солнышко ласково улыбается сквозь негустые пока кроны деревьев.

Тропинка, петляющая меж дубами и разнолесьем уже подсохла, а выше, где на склонах гор поселились сосны и ёлочки, и вовсе вытоптана до скалистой основы. Трава вдоль тропы ярко-зеленая, крошечные листочки на ветках деревьев как салатики.

Погуляв по хвое между золотистыми стволами сосен, тропка покатилась в низину, поближе к речке, влажным лугам с сочной зеленью трав. Скоро и цель похода – болотца с изумрудными кочками, где уже выстрелили вверх перья душистой черемши.

Юра впереди замедлил шаг, стал вглядываться в прогалы меж деревьями, прислушиваться. Сенька послушно вернулась в строй и стала вопросительно смотреть в спину бондаря: разве можно услышать отсюда чавкающего медведя? А лучше бы и вовсе подшуметь, чтоб не напугать косолапых внезапным появлением – захваченный врасплох медведь часто переходит от испуга в буйство.

Юра, подняв руку, дал знак остановиться и замереть. Замер сам, приложив ладонь к уху, и стал внимательно слушать. Сенька тоже приложила ладошку: так положено, если желаешь услышать побольше звуков. Девчонки на тропе за спиной у кудрявой подружки замерли, приложили ковшики ладоней к голове и сделались серьёзными. Вслушивались. А как же.

Есения быстро поняла то, что и без ладошки у уха было понятным: над долиной, по-над лесом висел гулкий, свистящий шум. И это не было чмоканьем лакомящихся черемшой медведей. Не только Сенька и Юра, но и вся ватага на тропе очень быстро распознала, что за гул рушил ласковое птичье разноголосье утреннего леса. С таким звуком режет воздух реактивное помело – излюбленное средство передвижения баб-яг. Можно сказать и бабояг и ведьмучек, но дела это не меняет: беда подкрадывается к Дубраве.

Юра наконец убрал руку от уха и, переместив её к затылку, задумчиво его почесал. Не сказать, что делал он это испуганно, отметила про себя наблюдательная Есения, но встревоженно – это точно.

– Что делать будем? – Юра обвёл внимательным взглядом лица друзей и остановился на сияющей улыбке стоящей сразу за ним кудрявой добрячки. То есть Сеньки. Понимающе вздохнул и разыскал взглядом Мишку-Кедрову Шишку.

– Бежать? – с готовностью встрепенулся лесовик.

– Куда? А черемша! – нахмурила смоляную бровь Есения.

Юра неожиданно рассмеялся, покачал головой и, сквозь смех, вымолвил:

– Мишка просто побежит предупредить ребят в Дубраве.



Вожак, не понаслышке знакомый с Сенькиной тягой к опасным приключениям и её бесстрашием, вопрос девчонки оценил. Остальные оживились, и, хоть и было им немного не по себе, но черемшу собирать решились. Ничего удивительного в таком единодушии не было: всем известно, что добряки, мальчишки и девчонки, – все не робкого десятка. А наоборот.



Между тем широкая, влажная луговина, что открылась взгляду ребят, ступившим сторожко на её край, ничем неожиданным не удивила. Как ни вглядывался Юра вдаль с высоты своего роста, как ни всматривалась и вслушивалась Сенька, выскочив на несколько шагов вперед на открытое место, – ни медведей, ни аистов, ни ревущего пламени реактивных моторов. Тихо, даже птичьего щебетания на слыхать. Солнышко, голубое небо, зелень травы, лёгкие облачка на небе, ни ветерка. Ни звука, даже комары притихли. И до этого было тревожно, а тут вдруг душно стало враз. Нерадостно, как бы и не весна вовсе вокруг, а хмурая осень перед снегом. Даже Сенька смутилась: вроде добрая битва намечалась, а вместо – скука стылая, тишь гнетущая.

Первым спохватился Юра-бондарь: прекратил озираться, затем прошёлся по густой траве, рассматривая что-то под ногами. Добряки, сгрудившись растерянно в сени деревьев, сперва не решались шагнуть вперёд и лишь молча переглядывались. Тишину разбудил звонкий Сенькин вопрос: «А Марк-то где?»

Все разом встрепенулись, как будто ждали и гадали, а Марк-то где. Добрячки оживились, затараторили – оно и понятно: с Марком повеселей, понадёжней. И действительно, куда он пропал? В лес и луга полетели звонкие разрозненные голоса «Марк! Марк!». Потом все хором: «Марк! Марк!»

Юра нахмурился, но к молчанию призывать не стал, лишь вглядывался в небо, посматривал на верхушки деревьев, прищурился на дальний край поляны. Сенька не удержалась и ускакала по лугу туда, где открывались кочки с заветной черемшой. «Ну что с ней поделаешь», – молча покачал головой бондарь, а вслух, переждав дружные кричалки добрячек, позвал громче обычного: «Ребята, запамятовали зачем пришли? Айда в поле! Марк найдет: услыхал уж, поди!»

Договорились, что, если вдруг загудит в небе, то всем тикать дружно в лес под деревья. А пока дружная компания шустро взялась за сбор дикого лука.

Сенька враз набрела на бугорок, густо поросший пахучими листьями, и не удержалась – едва вырвав из земли корешок, впилась зубами в сочную, хрустящую мякоть. Легкий запах чеснока, горчинка, кислинка, сладость – вот такая на вкус весна для добряка. Не переставая хрустеть, девочка оглянулась вокруг, и с улыбкой обнаружила своих подружек и ребят, дружно грызущих зелень. «Как зайчишки», – подумала Сенька и продолжила жевать и улыбаться не занятой половинкой рта. Только она нагнулась за лукошком, как откуда ни возьмись появился Марк, шагнул к Сенькиной плетенке и свалил туда добрый пук черемши. Клюшка, как меч, торчала у него за спиной. Он подмигнул добрячке и продолжил сноровисто дергать стебли, медленно удаляясь в сторону других ребят. Сенька опешила поначалу, затем собралась спросить что-то, потом передумала: придёт время, сам скажет.

Когда солнышко изрядно поднялось над лесом и даже стало припекать, Юра разогнул спину и оглянулся. Добряки разбрелись по всей поляне, из травы там и сям, как полевые цветы, краснели, белели, желтели и голубели косынки, банданы и бейсболки. Добряк прищурился на солнце, опустил взгляд на свой забитый под край зеленью короб, снова обвёл взглядом луговину. Неподалёку, улыбаясь, глядела на небо Есения. Лукошко у неё было полным, и гляделось это красиво: янтарная посудина, полная изумрудных листьев. Сеньке, похоже, картина тоже нравилась, потому что она смотрела на свой урожай не переставая улыбаться. На дальнем краю поляны разогнулась долговязая красноголовая фигура Марка. «Го-го-го! Э-ге-е-е-й!» – одновременно закричали и замахали руками и Юра, и Есения. На крик, как по команде, из травы повставали все добряки и стали смотреть в их сторону. Юра скрестил вверху руки и затем, как регулировщик на перекрёстке, взмахнул ими несколько раз в сторону пригорка у кромки леса. Все понятно: так и договаривались на случай перерыва или общего сбора. Добряки, взвалив на плечи поклажу с собранной черемшой, потянулись со всех концов поляны к пригорку.

Сенька, поставив свое полное лукошко в тень у смолистого ствола развесистой сосны, обежала подружек, заглянув в каждое лукошко. Оказалось, девчонки поработали на славу: короба, корзинки, туеса были плотно набиты сочными пучками. У Марка никакой посудины с собой не было – он просто помогал тем, кто оказался поблизости, – поэтому он молча сидел, прислонившись спиной к стволу берёзы и не задавался. Просто сидел, посматривал на друзей и улыбался. Сенька улыбнулась в ответ, и Марк расплылся в такой улыбке, широкой и открытой, что Юрка только рассмеялся, глядя на счастливое конопатое лицо друга. Есения слегка смутилась от вполне ожидаемого результата, слегка нахмурилась и, выждав немного, деловито обратилась к рыжеволосому разведчику:

– Марк, ку-ку! Можно спросить, ты видел что-то оттуда? – Сенька показала пальцем на верхушки деревьев. – Девчонки напуганы были.

– Это правду Есения бает, – посерьёзнел Юра, – хоть больно мы легки на память: за черемшой-от и про ворога запамятовали.



Добряки и добрячки подсели поближе к Марку, устроились полукругом – кто прилёг, кто присел на короб, кто на травку-муравку, обхватив колени руками. Смотрели ожидающе, лица серьёзные.

– Я тут гораздо раньше вашего оказался, – смахнул комара со лба разведчик, – застал ещё двух медведей. Паслись они. Один прямо с нашего краю. Вот здеся, – махнул рукой в сторону ближнего бугра Марк. – Другой на середине обретался. Так грызли лук без памяти, что меня и не услыхали и не учуяли. Я, правда, сверху заскочил.

Все слушали, затаив дыхание, только Юра для солидности осведомился про «который час и какой-от шум окрест не слыхать ли было».

– Не-е. Довольно тихо было поначалу. Гул далековато, а так – обычное дело: комары пищат, пчёлы жужжат, птички чирикают.

– Медведи чавкают, – вставила невинно Сенька.

Марк недоверчиво глянул на девчонку – неужели шутит? – и продолжил, слегка подумав, серьёзно рассуждать:

– Я не слышал, далековато было, но знаю точно – чавкали. Потому как увлеклись сильно очень и не слышали ничего. Меня-то ладно, я по верхушкам подскакал тихонечко, а вот когда помела вдали загудели, зверю, да не услыхать – это надо чавкать оглушительно. Хоть. Привыкли может, если давно гудят бабы эти.

Марк чуть усмехнулся в сторону Есении, согнал со лба очередного комара, хлопнул ладонью по коленке, клюшку отложил в сторону. «Сейчас будет размахивать руками», – прикинула Сенька, – к интересному подошёл». Добряки оживились: кто не знает привычку Марка краснеть и бурно жестикулировать, когда увлекается.

Улыбки, однако, и смешинки в глазах слушателей быстро исчезли, когда разведчик продолжил рассказ.



– Гудение-то я загодя услышал, только от Дубравы всего-ничего и отскочил, а ведьмучек-то не сразу увидел. Поначалу здесь только медведи и были. Аисты ещё. Потом как засвистит, забуранит кругом! – Марк вскочил на ноги, раскраснелся ещё больше лицом и замахал энергично руками. – Их не одна была. Одна, а потом ещё две. Давай сразу на косолапых налетать! У тех шерсть задымилась. Который здесь поближе был, в лес утёк по-быстрому. Который посерёд поляны пасся, на задние лапы встал. Огрызаться стал, рычать. Так они, яги эти, собрались все трое гуртом – и в одночасье на него. Поджигать, правда не стали. Пугали что ли.

– Упражнялись! – убежденно вставил Юра-Ура-Ура.

Марк смолк, успокоил руки и в раздумье посмотрел на верхушки деревьев. Затем перевел взгляд на друга.

– Точно, тренировались будто.



Уж на что – как не раз говорено было – добряки не робкого десятка, а и им, гляди, неуютно стало. Вся нега от весеннего денёчка да радостной, доброй работы укатилась куда-то. У одной Сеньки глаза засветились ещё ярче обычного. Она вскочила на ноги, кулачки сжаты. Про лукошко забыла, стала крепко на небо смотреть да оглядываться.

Погода между тем нахмурилась: потемневшие облака затянули солнце, а потом и вовсе пахнуло дождём холодным. Все засобирались домой, в Дубраву.




Глава 2

Посевы и нашествие


Как ты к битвам и сражениям ни готовься, а трудиться, однако, надо. Уж подоспела пора сеять овес – это Сенькина забота. Колькина тоже, потому что техника на нём да на Кайдане-Держи Кардане ещё. Конечно, девчонки помогут, лесовики поддержат, но голова полна забот у Сеньки первой: семена проверить, провеять, просушить, подлечить от болезней – это раз. Земля должна быть влажной в самую меру – не грязь, но и не такая, чтоб пылью вилась по ветру. Вот и бегает Сенька по несколько раз в день на поле. Сделает ямку, понюхает, пальчиком потрогает землицу, разотрёт между ладонями сероватый комок, присядет на корточки и долго смотрит на небо, ловит носиком весенний ветерок. Ветер, если с моря, а там зюйд – юг, то теплый и влажный, пахнет, дело ясное, морем, солью. Если не с моря, – то распустившейся листвой, хвоей, болотцем. Так про себя примеряла запахи Сенька и улыбалась сама не зная чему. Улыбаясь, она ещё раз понюхала шматок земли на ладони и сморщила нос: у почвы был устойчивый душок тухлой рыбы. Добрячка отряхнула руки и легко вскочила на ноги. Запах рыбы, подумалось Сеньке, – отголосок доброй путины в прошлом году, изобилия отходов от разделки рыбы. Все они пошли в дело, запаханы, чтоб землю подкормить, толкнуть всходы овса вверх, к небу. «На радость мне. И вонизм не мешает», – так про себя усмехнулась Сеня. Прикрыв, ладонь козырьком, глаза от солнца, она ещё раз оглядела поле, вдохнула глубоко тёплый пар, идущий от весенней земли, и сорвалась к дому. Скок-скок на левой ноге, скок-скок на правой. Как обычно.

Знаменитые, когда-то розовые, а теперь выгоревшие, в пятнах от машинного масла шорты выглядывают из-под откинутого капота трака. А внизу, под кабиной можно разглядеть покрытые синяками и ссадинами худые коленки и разбитые, неопределенного цвета кроссовки. Это Колька, над мотором, и Кайдан, под машиной, готовят технику к посевной. А может оказаться и к войне – эвон яги разлетались. Поспеть бы хоть овёс посеять, проверить ветродуи, поднять их наверх, на деревья. Площадки под них на верхушках самых мощных дубов лесовики уж заканчивают ладить.

Колька довольно захлопнул капот: дело сделано, трак готов к труду и обороне. Ядвига так любит говорить. Присев на подножку, Водилкин стал вытирать тряпицей, ветошь называется, измызганные маслом и копотью руки, поглядывая вниз на истертые подошвы приятеля. Снизу, из-за колёс были слышны пыхтенье и чертыханья Кайдана-Держи Кардана. Одной ногой тот упирался в колесо, а второй активно брыкал воздух. Некоторое время Колька терпеливо наблюдал и слушал, затем вздохнул, отложил замасленную тряпку и полез под машину.

Что правда, то правда: гайка на рулевой тяге, что колёса поворачивает, спряталась между железок так, что дотянуться до неё гаечным ключом было непросто. Колька сразу прикинул – в одном положении гайку видно, но не дотянуться, в другом – дотянуться можно, но детальку не разглядеть. Все кувырки и елозанья Кайдана были направлены на то, чтоб совместить обзор и доступ к хитрой гайке. Водилкину сразу пришло в голову, что сюда бы Юрку или Марка с их длиннющими руками, так как ни ему, ни Кайдану с коварной закруткой в одиночку не справиться. Коля некоторое время лежал на прохладной траве рядом с приятелем, разглядывал железо наверху и соображал. Кайдан перестал метаться, умолк и вопросительно хлопал ресницами, глядя на друга. Колька забрал из рук напарника ключ, отодвинулся в сторону, приподнялся и накинул ключ на гайку. «Тяни», – просипел он, скосив глаза на Кайдана и кивнул в сторону свободного конца гаечного ключа.

Дело дальше пошло успешно, и приятели уж собрались выкарабкиваться на белый свет из-под машины, как Колька разглядел в просвет между колёсами загорелые, исцарапанные коленки, носочки в полоску и красные туфельки. «Вовремя поспели», – прикинул Коля, перекатился на живот и стал пятиться ботинками вперёд навстречу поджидающей его сестрёнке.



Строго говоря, и пахали, и боронили, и сеяли Коля с Кайданом на тракторе, но без трака было не обойтись: и семена, удобрения подвезти, борону ту же. А девчонок, лесовиков на поле – с поля подвести – всё трак. Добряки забрасывали сколоченную Юркой из толстых досок многорядную лавку в кузов – и вот тебе автобус. Что до трактора, то он попал в Колькины руки когда-то в жалком состоянии. Его обменяли на пять бочек солёной рыбы, когда поняли, что Амуниция – лошадь Охотника Жеки – не может по причине солидного возраста всё перепахать и всех перевезти. Волшебник тогда здорово помог сторговаться. А ещё он запчастей подкинул. Остальное – дело рук Водилкина и Держи Кардана. Правда, и Ермоша, и Юрка, и Марк тоже здорово помогли. А как добрякам зимой без трактора, когда снегом заваливает по самые уши!

Сенька терпеливо ожидала, переступала с ноги на ногу, не роняя при этом ни слова. Ждала, когда брат закончит с размышлениями, воспоминаниями, вытрет бывшим полотенцем руки и сосредоточится. Меж тем Колька долго глядел рассеянным взглядом куда-то вдаль, в поле, сквозь леса, сквозь Есению, потом встряхнул головой и как бы неожиданно обнаружил стоящую перед ним сестрёнку.



– Пахать?

– Нет, пирожки кушать, – прыснула в кулачок Сенька, но тут же деловито добавила: – Лучше с утра, с утречка самого. Просто узнать прибежала – готово ли.

– Ну с утра, значит с утра, – покладисто согласился Колька и вскинул вопросительно подбородок в сторону Кайдана: – С утра. Будить?

– Не, я сам, я рано будюсь. Весной всегда. – Получилось не очень убедительно, поэтому Кайдан, запнувшись, добавил: – Однако, ты забегай, если что.

Колька с Сенькой постарались сдержать улыбки и со всей возможной серьёзностью закивали головами: добряк мог не только рассвет проспать, но и в борозде средь белого дня закемарить. Кайдан внимательно проследил за выражением лица приятеля – напарник выглядел серьёзным, и для этого у него были веские причины. Главной была та, что Держи Кардан, хоть и был обидчивым засоней, но и трудиться мог не покладая рук и без продыху. Иной раз Ермошка силком сдергивал его с трактора или забирал гаечный ключ, видя, что добряк может выпасть из кабины или уронить железяку себе на голову от усталости.

Так что приятели расставались как всегда по-дружески и в добром настрое. На предложение добрячки забежать на ужин Кайдан отрицательно замахал руками: у самого-де дома еды навалом, как бы не попортилась. На этом и разбежались.



Колька всегда считал, что нет большей радости, чем затихариться с новым сборником задач на полатях за печкой и отвлекаться только на глоток ежевичного взвара из большой глиняной кружки. Почему тогда так будоражит предвкушение счастья, когда весенним утром, только солнышко глянуло из-за леса, усаживаешься за рычаги трактора, а за лобовым стеклом не тронутое пока плугом буро-зелёное море. Рядом друг Кайдаша, вдали краснеет платьишко сестры – кудри встрёпаны ветерком. Мотор урчит, всё готово – вперёд!

Вороны и чайки слетаются на парящую живым теплом борозду, каркают и галдят, взлетают заполошно, садятся снова, бранятся за поживу в виде жирных червяков и личинок. Радуются тоже: весна ведь для всех. Перевёрнутая плугом земля местами блестит матово как уголь антрацит, местами сереет песком, а пахнет терпко и сладко так, что в кабине перебивает жаркий запах солярки и моторного масла.



Колька с Кайданом заработались так, что и заход солнышка проморгали. Очухались они, так будет правильно сказать, когда обнаружили, что пашни уж и не видать стало. Только тогда Коля заглушил мотор, огляделся. Прихватив ветошь, ступил на замершую тихо гусеницу трактора, а с неё соскочил на пашню. Кайдан следом. Колька солидно обтер промасленной тряпкой руки, вытер вспотевшие лоб и щёки. И сразу вся солидность пропала: вместо озабоченного механизатора на перевёрнутом пласте земли стоял чумазый мальчонка. Точнее, два, так как Кайдан оказался не менее чумазым, что не трудно было обнаружить и в сумерки. Оба добряка притомились отчаянно, поэтому просто стояли, молчали, оглядывали широкое, не охватить всего взглядом, поле. Готовое к посеву. Тихо. Хорошо! Колька заулыбался счастливо. Кайдан расплылся в улыбке тоже. На небо выплыл месяц.

Внезапно над краем леса полыхнуло, затем раздался резкий, свистящий звук… Гул быстро ширился, сполохи превратились в оранжевое зарево.



«Ёшкин клёш!», – непонятно, но выразительно и громко вскрикнул Колька и заскочил в кабину трактора. Кайдан – за ним. Прямо с поднятым культиватором на сцепке, машина с неприличной для себя прытью развернулась на месте и рванула в направлении Дубравы. Ребята напряженно вглядывались в едва освещенный фарами просёлок и, лишь обменявшись разок встревоженными взглядами, сосредоточенно молчали. Да и то, о чем говорить, когда и так всё ясно: на Дубраву неслась стая ведьм. То, что это была именно стая, а не одна баба-яга, ребята сообразили сразу. Они никогда не видели, чтоб яга моталась по лесу с кем-нибудь, кроме гиены, но мысль про целую свору яг пришла им в головы одновременно. Как не прийти, когда гул десятков реактивных моторов и пламя выхлопов, казалось, заполонили собой весь небосвод, а не рвались из одного места.








Даже в слабом свете тракторных фар были хорошо видны подсвеченные вспышками сполохов верхушки деревьев и крыши домиков. Дым тянуло поверху, оттуда же были слышны треск ружейных выстрелов и гул ветродуев. Большого пожара пока не видно было – Колька смекнул, что из-за весенней промозглости воздуха.

Над клубом несколько раз полыхнуло, что-то взвыло, на крышу то наваливался, то отлетал от нее противный истошный визг. Колька подкатил к избе-читальне и, не выключая фар и двигателя, вывалился из кабины. Кайдан кубарем за ним.

В бликах света, среди лоскутов едкого сизого дыма мелькнуло знакомое красное платье. Сенька, знамо дело. Она отчаянно дергала скобу перекошенной двери подсобки, и Колька знал зачем: в подсобке неделю тому назад он установил водяные краны пожарных труб. Он даже догадывался, кого сейчас сестра крепко костерит, дергая изо всех сил за дверную скобу и упираясь одновременно красной кроссовкой в дверную коробку. Откуда бы ей знать, что всего-то и надо было сначала дверь приподнять, потянув ручку наверх, а потом только дергать. Колька отодвинул плечом сестру, ухватился двумя руками за металлическую загогулину и подтянул дверь вверх. Сенька рванула дверную скобу на себя – дверь резко распахнулась. Девочка отпрянула, при этом на лету сшибла стоящего позади Кайдана. Водилкин, не раздумывая, впотьмах и на ощупь добрался до водяных вентилей, крутанул барашки кранов, и славная троица с восторгом встретила ударившие в стены и по крыше клуба струи воды. Вовремя. Змейки дыма на раскаленной крыше сменились шипящим водяным паром. Коля еще не успел вынырнуть из темной подсобки, а Сеньки уж и след простыл. Кайдан с приятелем, разинув рты, с минуту восторженно наблюдали за победой воды над жаром и хищными язычками пламени на бревенчатых стенах клуба. Затем разом встрепенулись и обернулись вслед убежавшим в сторону своей избушки красным кроссовкам. В неровном свете луны, скачущих бликов огня с разных сторон уверенно разглядеть домик было невозможно. Пожара, однако, не видать, и это добрый знак. Бежать всего-ничего, через поляну – и вот она, Сенька, громыхает ведром, черпая из лужи воду.

Добро хоть домик спрятан среди веток, а над ним еще мощные стволы дубов, толстые ответвления и густая крона с едва распустившимися листочками. Крона дымится, струйки сизого дыма спускаются вниз, не понятно, что с домиком. Колька на всякий случай кинулся за садовым ведром, что хранилось под избушкой вместе с другим садовым хозяйством, Кайдан – на помощь Есении. Он выхватил из рук добрячки полное ведро и, кряхтя, поволок его вслед за уже скакавшей вверх по лестнице хозяйкой. Когда Водилкин допыхтел, волоча за собой ржавую лейку с водой – ведра он не нашел – до террасы, то обнаружил, что с домиком все в порядке, а сестра плещет воду на ствол их домашнего дуба. По стволу вниз сползала серая, слепая пелена.

Колька опустил на пол лейку, засунул руки в карманы и, задрав голову, стал разглядывать ствол и крону дуба. Одного, затем другого. Кайдан сделал тоже самое. Сенька забросила руки за спину, сцепила пальцы и сосредоточенно разглядывала доски пола, одновременно постукивая носком кроссовки по дереву.



– Ты б к себе домой сбегал глянуть, как там. – Коля, не переставая вглядываться в небо, обратился к другу. – Если что, кричи. А то прибегай: не слыхать ничего. Грохот.

– Ладно, я сейчас, быстро. Туда быстро, – Кайдан приумолк, подумал и добавил: – И обратно быстро. Вот. Коль, а воевать?

– Ты беги сейчас. Ладно? И, если что, обратно, – рассеянно глянул на друга Колька и перевел взгляд на сестру.



Тем временем реактивный гул и пламя начали удалятся, смолкли ружейные выстрелы, стихли ветродуи. Светила невозмутимо тусклая в дымке луна, сквозь ночные ветви деревьев отсвечивали оранжевым возгорания.

«Как зуб выдернули», – подумалось Кольке. О чем подумалось Сеньке сказать было трудно: она молча, плотно прижав подбородок к пуговицам на платье, сверлила взглядом доски под ногами. Кольке Биномычу ничего толкового в голову не приходило – и это его беспокоило. Страх прошел, когда еще в клубе воду открывал, беспокоил странный вязкий дым на стволах деревьев, тревога, разлитая в воздухе. Сестра к тому ж как-то странно застыла. Понятно, что все непонятно, но вот почему идей не было, кроме как схватить лопату и бежать навстречу супостату, сердито крича у-у-у-у-у-у! Странно очень: пирожков с черникой-ежевикой иногда не хватало – было дело, но чтоб идей! У Кольки?



Издалека, со стороны гор, послышался нарастающий гул, сквозь сетку веток забагрилось небо, раздались тревожные возгласы лесовиков. Есения оторвала наконец взгляд от пола и повернула голову в сторону наплывающей угрозы.



– Бери лопату и беги куда собрался, – произнесла она ровным голосом и глянула на брата. Глаза у нее светились зеленым светом.

Колька оробел: он всегда робел, когда обычно теплый взгляд сестренки вот так менялся. А глаза не только изменили цвет, они стали холодными. Как далекие звезды. Водилкин начал суетливо крутить головой, отыскивая взглядом лопату.

Еще не понимая, зачем ему нужен садовый инструмент, Колька тем не менее его под лестницей отыскал и кинулся прочь от избушки. Лопата хоть и придавала уверенности, но бежать мешала. Держать ее наперевес, как в кино про войну, не зная, где враг, было смешно. Под мышкой или просто перед собой – неудобно, поэтому он просто волочил ее за собой. Бежал он между тем к клубу – там же штаб и его рабочее место. Мимо штаба он возможно пронесся бы, так как ему показалось, что вдалеке, в кронах деревьев слышится голос Ермошки. Но не дали. Кто-то поймал его за лопату, от неожиданности Колька растянулся, удачно промахнувшись мимо лужи.



– Куда собрался? – голос Ядвиги звучал скорее озабоченно, чем насмешливо, но Колька тем не менее мысленно оценил картинку, героем которой оказался. Остался недоволен. Неторопливо вставал, молча отряхивался и лихорадочно придумывал достойный ответ.



– О! Привет, Ядя, а что ты тут делаешь? Гуляешь, да? А я только с поля, забыл вот лопату дома оставить.

– Ну вот, пока в клубе и оставишь, – покладисто предложила Ядвига.

Колька метнул взгляд в сторону добрячки: она не улыбалась. Глаз, правда, было не видать. Не придумав, что бы сказать еще, Колька начал яростно сбивать грязь с колен. Ядвига подняла лопату, оперлась на черенок двумя руками, опустила на руки подбородок. Добрая такая, терпеливая девчонка – добрячка, одним словом.



– Помочь?

– С-с-ам! – липкая грязь не шибко поддавалась очистке, и Кольку это здорово сердило. – Зачем хватала-то? Окликнуть что ли нельзя?

– Стирать надо, оставь, не до того сейчас, – Ядвига выпрямилась, оставив вопрос без ответа. Протянула лопату приятелю и, не дожидаясь пока Водилкин подхватит падающий инструмент, развернулась и зашагала к исходящему паром клубу. Колька подхватил лопату и кинулся следом.

Догнав Большую Книгу, Коля засеменил рядом. Лопату он не бросил – как без нее, если в бой. Усилился леденящий душу гул со стороны моря, небо забагрилось, красноватый дрожащий свет уже начал застилать сияние луны. Коля забыл про грязные штаны, только крепче вцепился в деревянную ручку лопаты.

Ядвига, не колеблясь, шагнула сквозь струи водяной завесы под навес крыльца избы-читальни и даже не отряхнулась. Колька, не оставляя лопаты, следом. Подумав, оставил все-таки оружие у входной двери, и, пока девочка отпирала дверь, зачем-то снова стал бешено стряхивать с себя брызги воды и грязь с колен. Скоро оценив, что делает бесполезную работу, бросил. Ядвига уже приглашающе махала рукой из сумрака помещения.

Прыгающих снаружи отблесков вполне хватало, чтоб не спотыкаясь добраться до стола раздумий на подмостках, нащупать стулья и вытащить их из под стола. Деревянные ножки дробно пробарабанили по доскам пола. Ядвига, не присаживаясь, лишь оперлась на спинку стула, встревоженно обратилась в темноту:

– Что творится, мамочки! Коль, что делать-то? Их там целая стая!

Неприкрытая тревога в голосе девочки Кольку, честно говоря, удивила: он не помнил, чтоб Большая Книга когда-нибудь дрейфила. Скорее наоборот – никому не позволяла запаниковать. Он подивился и, неожиданно для себя, успокоился и собрался с мыслями. На него надеялись: теряться было нельзя, да и некогда. Вот так всегда с ним: испугаться выскочившего из кустов зайца и застрелить в последнюю секунду свирепого кабана-секача на охоте.

– Ты видела, они уже раз атаковали, – Коля без дрожи в голосе, так ему показалось, стал размышлять вслух. – Больших пожаров пока не видать. Или видать?

– Не видать, – послушно откликнулся из полумрака голос собеседницы.

– Потому как весна, сырость, а избы наши спрятаны между влажными стволами и ветками деревьев. Изба-читальня под водяной завесой – тоже не просто поджечь. – Коля замолчал. С околицы раздались хлопки выстрелов. Над клубом взвыло, в окна полыхнуло пламя, пыхнуло жаром. Колька еле сдержался, чтоб не рвануть прочь из избы, но застывшая напротив тень Ядвиги удержала его на месте. Как бы ни в чем не бывало, он продолжил: – Нас трудно взять, надо гораздо больше огня. – Задумался на миг и продолжил: – Если только все вместе не наваляться. Сколько их, как думаешь?

– Не сосчитать: все время мечутся. Может с полсотни, – Ядвига неотрывно смотрела в окно, голос у нее уже не дрожал, но былой уверенности в нем пока не чувствовалось. – Читальня не загорится, Коль?

Коля прислушался, в разных концах селения завывали ведьмины ракеты, гудели ветродуи, слышны голоса ребят и девчонок, звенели ведра.

В избе-читальне было душно, но ни запаха дыма, ни гари не чувствовалось. Надо было сказать что-нибудь успокоительное, но Биномыч не знал что. Осталось размышлять. И делать это, он понял, надо было вслух: так он мог успокоить девчонку, да и себя заодно.

– Сильный дождик бы сейчас. Очень сильный. Ливень, – Коля говорил с нажимом, но сам-то думал о другом, о чем и поведал: – Даже мокрый дуб можно поджечь, если приложить к нему столько огня, чтоб высушить сначала. – Ядвига в сумраке зашевелилась. Коля подождал, затем продолжил: – В преисподней огня много. Если ведьмучек заряжать и заряжать, то рано или поздно… – добряк приумолк на чуток, затем продолжил: – Поздно или рано. Как правильно?

– Все равно, – бесцветным голосом отозвалась из темноты собеседница.

– Это точно, – вздохнул тяжело Коля и добавил: – Они все здесь пожгут.

– И что делать? – Ядвига встала со стула – ее стало хорошо видно на фоне желтеющего окна.

– Побеждать! – сердито произнес Коля: он ждал поддержки, и его рассердило, что обычно решительная подруга по штабу оробела. – Сбить как можно больше, у них же есть конец по числу! До утра продержаться! – мальчик ударил кулаком по столу и неожиданно завершил: – Не могу я здесь сидеть – пошли на подмогу!

Он решительно поднялся, оттолкнул ногой стул и произнес в темноту то, что на самом деле держал до поры у себя в голове: «С нами Есения, и она, мне кажется, распсиховалась». С этими словами Коля двинулся к выходу. Он осторожно держал руки перед собой, чтоб не натолкнуться впотьмах на какое-нибудь препятствие. Ядвига следовала за ним.

Едва они вышли на крыльцо, как сверху засвистело-загудело, и на избу-читальню спикировали две кометы с черными, зыбкими тенями поверх струй пламени. Едва Ядвига затащила, схватив за шиворот, приятеля обратно под крышу, как их обдало нестерпимым жаром, горячей водой, запахом серы и выхлопных газов. Избу на время окутало паром, вместо струй, стучавших по крыше, раздалось шипенье вскипевшей воды. Это длилось несколько секунд, затем водяное орошение вновь застучало каплями воды по черепице и стенам. «Устояли!», – одна и та же мысль пришла в головы обоим напуганным героям одновременно.

Вернувшиеся в помещение Коля с Ядвигой дверь таки оставили приоткрытой. Подождали, прислушались. Коля высунул голову за дверь, огляделся. Пожара нет, звук реактивного мотора удалился в сторону дальнего леса. Грохот битвы над Дубравой не стих, но, Коле показалось, что звуки над селением как-то изменились. «Поломанные какие-то», – так добряк обозвал их про себя, подумав.

Подумал, оглянулся на застывшую за его спиной подружку. Ядвига вопросительно захлопала ресницами. Колька шмыгнул носом, утер лицо рукавом, подмигнул, изобразил на лице улыбку и кивнул головой в сторону боя: «Пошли».

Побежали не сговариваясь к огромному дубу на краю селенья, где по боевому расписанию должен был сидеть Ермак. С ветродуем и двумя лесовиками в помощь. И, конечно, Матюша-Солены Уши обретается неподалеку. Так оно и оказалось: Матвей, на которого они наткнулись, едва отбежав от читальни, волок на себе огромный куль в сторону дуба-крепости. Одной рукой он цепко держал мешок с высушенными в пыль цветами, а другой прижимал к боку мешочек поменьше, все время его роняя. Друзей он заметил только тогда, когда Ядвига подхватила с земли упавшую полотняную торбу, а Колька попытался помочь удержать поклажу побольше. От неожиданности Матюша заметно струхнул поначалу, но, разглядев сквозь дымку ребят, облегченно улыбнулся:



– Да мне не тяжело, неудобно только. А вы почему не в штабе?

– Ермак здесь? – Коля вопрос приятеля пропустил мимо ушей, лишь кивнул вопросительно головой вверх, выглядывая из-за мешка.

– А где ж еще? – Матвей размазал ладошкой влажную копоть по лицу. – Где ему быть?



Так оно и оказалось: Ермака встретили у подножия дуба. Он торопливо подхватил мешок, что уронили на землю друзья, забросил легко на плечо, затем разглядел брата. Нахмурился как мог.



– А кто-то в штабе должен быть? Цела хоть читальня-то?

– Цела, я воду включил. И наша избушка цела.

– Сенька где? Не видел ее с девчонками.

– На дереве была. На нашем. Рассердилась, кажись, сильно, – раздумчиво протянул Колька и добавил: – Не слышишь разве разброд пошел у гнилых? Потому мы здесь. Рекогнисцировка называется.

– Чего!? – хором удивились и Ермошка, и Матюшка.

Ядвига лишь улыбнулась и пояснила:

– Выяснение обстановки на месте сражения, вроде разведки.

– Что-то вокруг изменилось, нет у врага слаженности. А поначалу была. Вы же не нашли какое-нибудь тайное оружие? – Коля ответа не ждал, продолжил: – Потому как его нет. Остается Есенька или что-то еще, о чем только она и может знать.



Продолжить беседу друзьям не удалось по причине знакомого пронзительного воя над головами. Ермошка, не мешкая, стал карабкаться вверх на свой боевой пост у ветродуя. Колька не отставал, головой подпирая куль с цветочными запахами, что волок кряхтя наверх старший брат. Матюша следовал за братьями. Ядвига осталась стоять внизу, задрав голову и озабоченно следя за передвижениями мальчишек по сложным лестницам и трапам между толстыми ветвями. Она ахнула, когда ночное небо над головой внезапно вспыхнуло ярким – красное с желтым – пламенем.




Глава 3

Возвращение горюнов. И не только


Все, раскрыв рты, застыли на тех местах, где их застало загадочное огненное зарево: Ядвига не смогла закрыть рот, стоя у подножия, на ветвях древнего дуба сверкали в отблесках огня зубы мальчишек. Несколько ослепительных желто-оранжевых потоков пропахали ночное небо поверх верхушек. С оглушительным треском, разбрасывая в разные стороны снопы искр и волны удушливого смрада, разлетелись осколки сразу от нескольких пикирующих на поселок адских аппаратов вместе с их злобными пилотами. Одно ревущее, самое жуткое, помело с черным горбоносым седоком исхитрилось увернуться от огненного смерча и развернулось, чтоб атаковать зеленеющую крону с Ермошкой и друзьями в чаще веток. Ядвига, сглотнув комок, мигом затворила рот и мячом заскочила за толстенный ствол, притаившись среди узловатых корней. Добрякам, застрявшим на высоте с их грузом цветочных боеприпасов, прятаться было некуда. Разве что прижаться к шершавой коре, прикрывшись ветками, и зажмурить глаза. Лесовики на верхушке отчаянно крутили ветродуй, но без цветочных ароматов струя воздуха мало чем могла уязвить бабу-ягу. Да и сам воздух был пропитан едким дымом – отрадой дыхалам нечистых.

И вдруг! Едва черное помело с жутким, гнетущим воем изготовилось обрушиться на защитников векового леса, как откуда-то сверху, звонко чирикая, на него обрушилась большая птица-тень. Тонкий ослепительный лучик вонзился в злую мерцающую чернь. Клубы белого дыма, безмолвный свет бурого пламени и – яркая вспышка, за ней громовой раскат. И все. Оглушительная тишина, едкий запах затухающего пожарища и струйки-змейки серного зловония.








Немного погодя за околицей раздался заливистый лай. Барбоскин тявкал и повизгивал как бы радостно, но, прикинул Колька, и с удивлением. «Гости», – догадался он и стал вглядываться в сторону, откуда заливался восторгом пес. В проблесках рассвета слои дыма быстро рассеивались утренним ветерком. На дороге, бегущей от залива сквозь лес к Центральной Поляне, проявились три расплывчатые фигуры. Нет, четыре! Три фигуры показались Кольке знакомыми, а четвертая – нет. Это могла быть и Сенька, если бы она подпрыгивала поочередно на левой-правой ноге. Но нет – незнакомый силуэт не прыгал, а скорее плавно перетекал вдоль наезженной колеи. У ног выплывающих из дымки гостей подтявкивал, вертел головой, хвостом и всем самим собой Барбоскин. «Как-то несерьезно», – подумалось Кольке, 35 а ноги уже стремительно несли его навстречу плывущим из тумана фигурам.



Тем временем в Дубраве становилось оживленно. Спускались со своих боевых постов, скрытых в кронах деревьев, лесовики, приглушенно переговаривались. У читальни загадочно мяукнул Кот Котыч, там-сям постреливали угли пожарищ. Звонко окликали друг друга девчонки. К Ермаку, только спустившемуся с дерева, подбежал радостный Барбоскин, встал на задние лапы и лизнул друга в лицо. На закопченных круглых щеках и носу осталась светлая полоса, посреди нее удивленно моргали большие и счастливые карие глаза. Звонко рассмеялась, выйдя из-за дерева Ядвига – ей зрелище показалось забавным. И тут тишина взорвалась ребячьими голосами, засеребрилась смехом, лаем, мяуканьем, выстрелами в воздух, неудержимым весельем.



Ермошка разрешил Барбоскину полностью себя облизать, дружески потрепал его по холке и пожал лапу. Точнее обе, потому что пес по запарке сначала протянул ему левую. Все это добряк проделывал настороженно поглядывая в сторону плывущих сквозь дымку фигур. Потихоньку гам на поляне начал стихать. Все вокруг, кто разглядев что-то самостоятельно, кто, проследив направление взгляда Ермака, застыли в ожидании. Ермак отыскал взглядом Котыча. Кот выглядел невозмутимым, только провел тыльной стороной лапы по своим мохнатым бровям. Как будто очки поправил. Уселся столбиком, выставив перед собой передние лапы. Обернул себя хвостом, морда безмятежная. Точно домашняя киска на кухне после сметаны. Ермолай улыбнулся и окончательно успокоился: Котыч гостей или знает, или не видит причин опасаться.



Тем временем чужаки приблизились настолько, что даже сквозь дым недавнего сражения их можно было рассмотреть. Трое были одинакового роста, плотного сложения, одеты в рубахи навыпуск, темные пышные штаны заправлены в сапоги несовременного покроя. И, что бросалось в глаза даже сквозь молочную кисею редеющего тумана, все трое носили одинаковые, ярко-рыжие шевелюры. И эта причина, а не только причудливая одежда, мигом превратили чужаков в нечужаков, а точнее – в Горюнов собственными персонами. Уже можно было разглядеть их белозубые улыбки, которые можно было б назвать и открытыми, и приветливыми, если бы не наличие великоватых клыков. Что, имея ввиду клыки, абсолютно не смогло удержать всех собравшихся на поляне добряков от расплывания в ответных восторженных, приветливых и других столь же хороших улыбках. Ермошка почувствовал, что чего-то кричит и несется навстречу гостям только когда разглядел мелькающие перед ним подошвы недетского размера сапог Юрки-бондаря.



Добежав до Горюнов – это были они, – Ермолай притормозил растерянно: он не знал к которому из троих обратиться. Горюн Трес уже был занят, его дружески обрабатывал мощный бондарь: энергично тряс правую руку, а левой лупил по плечу. Горюн, если и испытывал неудобства, то виду не подавал, лишь счастливо и немного смущенно улыбался. Горюна-2 обступили девчонки, а Горюн-1 о чем-то озабоченно беседовал с Сенькой. «Откуда взялась?» – привычно удивился появлению из ниоткуда сестры Ермак. Потоптался на месте и нерешительно направился к четвертому гостю. Незнакомому. Точнее к гостье, так как это была девочка. Выцветшее зеленое платьице, вытертые на коленях джинсы, красные кроссовки. Это одежда. С Есенией ее роднили цвет обуви, рост и то, что Колька называл «худобищей». И все. Девочка была огненно-рыжая, круглолицая, с большими глазами. Из прически у нее были торчащие в разные стороны косички, а глаза, присмотрелся Ермак, были зелеными. При том, что взгляд каждого из глаз был направлен в разные стороны, по направлению косичек, Ермак понял, что девочка смотрит именно на него. Дружелюбно и, чуток, изучающе.

– Горя, – девочка протянула руку и улыбнулась. Небольшие клыки, которые обнажились при этом, рыбака почему-то не испугали. Даже не насторожили, так как он начал о чем-то догадываться. Его догадка оказалась верной, так как из-за плеча Юрки на него глянули серьезные глаза Горюна-3:

– Горюха – племяшка наша драгоценная. День добрый, Ермолай-рыбак, – сдержанно улыбнулся третий. Ермошка улыбнулся девочке и вежливо произнес: «Добро пожаловать в Дубраву.»








Гостью тут же окружили добрячки, и Ермак переместился к Горюну Тресу, отодрал от него Юрку-Ура-Ура, схватил протянутую руку и начал ее жать, трясти, затем стал было хлопать гостя по плечу. Поймав себя на том, что тому и так досталось от бондаря, руку убрал и засунул в карман. Подумав правда, что так будет невежливо, из кармана ладонь вытащил и долго не знал, что с нею делать.



Только когда окруженные радостной гурьбой добряков Горюны тронулись в сторону клуба, Ермак хватился Есении. Он окликнул брата – тот шагал вслед за занятым беседой с Ядвигой Горюном Уаном. Коля молча показал ладошкой куда-то за Ермолаеву спину. Обернувшись, Ермак с удивлением обнаружил сестренку беседующей оживленно с Горей. Сенька немедленно поймала его встревоженный взгляд, улыбнулась успокаивающе и подмигнула. «Ну да, – усмехнулся про себя Ермак, – а куда ей деваться в лесу-то. Это, чай, не город». Постоял, пригладил без успеха всклоченные кудри, развернулся и зашагал вслед за остальными.



Внезапное появление Горюнов на поле, точнее, в небе битвы никого из добряков не оставило равнодушным. А правду сказать – заставило всех сгорать от нетерпения услышать историю их исчезновения несколько лет тому назад. Ермолай шагал за односельчанами – праздник в душе, счастье на лице, – рядом оживленные лица земляков, впереди бодрые застиранные портки брата, позади добрые глаза сестренки. Незнакомая пока, забавная конопатая девчонка рядом с сестрой тоже была частью праздника – так показалось Ермоше.

Добряки впереди вместе с Горюнами, Колькой и Ядвигой уже поднимались по ступеням крыльца избы-читальни, теплое солнце пробралось меж деревьев и разогнало туман. Утренний бриз развеял смрад дымного сражения. Лесовики загасили возгорания, с веток спустился Марк с клюшкой. Запели птицы, заблеяла где-то ободряюще коза – ей ответили подруги. Смеялись добряки у клуба. Мир, понял Ермак, и ему захотелось смеяться, прыгать, взъерошить рыжую шевелюру брата и даже заблеять глупо и счастливо. Но что-то останавливало. Поначалу едва проклюнулась, а затем резко, как желание почесать спину, ворвалась мысль о том, что что нигде не слышно басовитых раскатов голоса Охотника. Так не может быть!

Ермолай вспомнил, что последний раз Охотник появлялся в самом начале весны. Приехал на санях, запряженных Амуницией, завез соль, сахар, муку, книги. Поговорили о зимней охоте, рыбалке, обменялись впечатлениями от прочитанных книг. Попели в клубе. Ну, как всегда. Потом Жека вернулся в тайгу. Обычное дело, думалось Ермолаю, только не обычно для Охотника отсутствовать в Дубраве, когда добряки в радости, а пуще того – в беде. Почему-то зачесалось плечо. Ермак рассеянно почесал его подбородком, не переставая тревожиться. Все вокруг между тем веселились.

Кто-то хлопал Ермака по плечу, кто-то тянул за рукав, светло и озорно смеялись девчонки, подшучивали над его озабоченным лицом. Обернувшись, вопросительно вздернул вверх рыжие брови Трес. Ермак успокоительно улыбнулся и махнул рукой в сторону клуба: иду мол, все нормально. Сам шел и мысленно успокаивал себя: а что с Охотником может произойти, ведь никто иной, как он сам, Знатный Охотник Жека, и есть хозяин леса. Не медведь какой, не Яга – Синий Огурец. Именно Жеку и уважали, и опасались в таежной стороне. А кто любил еще крепко – так это добряки, Барбоскин, Кот Котыч. Амуниция еще.

Шагал Ермоша да все пытался себя успокоить. И так до самого клубного крыльца. А в клубе уже все рассаживались по лавкам. Ядвига вытащила Горюнов на подмостки, где за столом раздумий торжественно светилась рыжим светом Колькина шевелюра. Ее владелец старательно притворялся серьезным. Сенька вытащила на сцену упирающуюся Горю, усадила ее за стол рядом с Ядвигой. Та мигом пересадила дракощку к братьям, затем легко поднялась с лавки. Уперлась ладонями в столешницу и стала терпеливо ждать, когда ребятня угомонится. Кто-то уже опустился на лавку и с нетерпеливым любопытством глядел на сцену, кто-то еще бурно общался с приятелями. От входной двери тянулись опаздавшие, рассаживались, искали взглядом близких друзей.

Первым не выдержал Держи-Кардан: не встал, подпрыгнул с лавки и звонко осведомился у Горюнов, где были так долго, что делали.



– Как про налетчиц-то разузнали? – ломким баском осведомился от дверей Марк.

– Как долетели? Издалека, чай, махали? – это перекрыл шум в зале пронзительный голосок Бибики.

Все снова повскакивали с сидений, пытаясь вставить свой вопрос, потихоньку гурьбой подвигаясь к сцене. У Ермака был свой ворох вопросов, но он только сидел и молча улыбался: Ядвига сейчас все устаканит, организует, и его пора задать вопрос обязательно наступит.

Так оно и оказалось. Ядвига пристукнула кулачком по столу, звякнул стакан на подносе. Вика-Бибика юрко скользнула на свое место, степенно приземлился на ближайшую лавку Марк, сноровисто расселись по лавкам добряки. Притихли.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=65170937) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения